Что-то, мама...

-Что-то, мама, ты сильно, так сильно
Опечалила лик свой и взор?..
-Это, сын мой, не я, а Россия
Оскорбела за явный позор.

-Что-то, мама, ты утренней синью
Все глядишь на меня - как встаю?..
-Это, сын мой, не я, а Россия
Вновь в тревоге за долю твою.

-Что ж ты, мама, морозною стынью
Все стоишь на крыльце у перил?..
-Это, сын, вспоминает Россия,
Как на фронт твой отец уходил.

-Вижу, мама, слезой оросила
Ты платок, затаив в нем свой стон...
-Это, сын мой, родная Россия
Снова слышит оружия звон.

-Что ты, мама, вдруг очи сухие
Подняла, их огнем загневив?..
-Это, сын мой, узрела Россия
Всех убийц - и своих, и твоих.

Из поэмы «Тема Родины»

...Одно я чувствую,
одно я понимаю -
Какою трудной ни была б стезя:
Я Родину на самый лучший рай
не променяю,
От Родины своей уйти нельзя...
Ну, как уйти от сельских переулков,
Где детство, оскверненное войной,
Делилось сказочной ржаною булкой
И шло за письмоносцем жуткой
тишиной.
Где чуть не в каждом доме были вдовы.
Где прибавлялось каждый день сирот.
...Земля!
ты слез людских
хлебнула вдоволь.
Здесь тени матерей
навечно встали у ворот.
...Я помню:
солнце вечереющее низко
Присело за селом в больших полях -
И шел солдат.
Шел от Барабинска до Здвинска.
Домой шел.
Без ноги!
На костылях!
Тогда почти машины не ходили.
Да и попутных не было подвод.
Мы огурцов солдату притащили.
И... табурет.
Он сел.
И вытер пот...
Эх! пацанва!..
мы на медали лишь глазели.
Мы - ждавшие и уж не ждавшие
отцов...
А слышу лишь сейчас,
как! костыли!., скрипели!..
И вижу лишь сейчас
того бойца лицо.
Так как уйти
от этой сотни километров,
Которые солдат прошел...
на костылях?!
Да мне в любом краю
лихие наши ветры
Примчат тот скрип.
Он до сих пор звучит у нас в полях...
И как уйти от тех вон перекрестков
Дорог,
где вел отец последний бой?!
Там танки не прошли...
И. Значит: просто
Там Родину
отец прикрыл собой.
О ней потом учителя сказали.
Писать нам в школе было нечем. Пусть.
Мы слово «Родина» и не писали -
Запоминали сразу.
Наизусть.

Подранки

Замру навек на рубеже
Того великого бессмертья.
Храню в душе, ношу в душе
Войны четыре лихолетья.

Навеки времени того,
Где годы словно бы убиты,
Храню все детские обиды
И хлеб, не знаю из чего.

В тылу далеком не видна
Вся суть военного накала,
Но ежедневно нас война
Дыханьем злобным обжигала.

И ожидания беды
В себя все помыслы вместили.
И хлеб, и суп из лебеды
Нас - неприкаянных - растили.

А мы подранками росли –
Работы взрослые нас гнули,
И в нас из фронтовой дали,
Как и в отцов летели пули.

...Домой вернувшийся солдат
Вдруг умирал от ран жестоких.
И стыло горе у оград,
Рождая новых бед истоки.

...И похоронки часто шли
И всю деревню содрогали.
Они страшнее пули жгли,
От них, как и от ран, страдали.

...О! сколько было тех вестей –
Немыслимых, обвальных бедствий!
А сколько умерло детей,
Так и не побывавших в детстве.

А пули жуткой той войны
Не в теле - в душах застревали.
Те пули тем еще страшны,
Что Будущее убивали.

И мы остались без мечты.
И без надежды мы остались,
С желаньем чудной высоты
Подранки многие расстались.

А мы подранками росли –
Судьба нас многим обделила.
И пусть нас пули обошли,
Но нас война та надломила.

И потому (как не моли
Все медицинские морали)
Но други - сверстники мои –
В полсотню лет поумирали.

Осмысливая жизни бег,
Я утверждаюсь в сути странной:
У всех у нас - подранков – век
Короче, чем у ветеранов.

Я их не задеваю честь,
Рожденную в бросках под танки.
Но помните,
что есть
что есть
У той войны еще –
Подранки..

…Подранки…

Вокзал моего детства

Четыре года...
Четыре года мне, мальчонке.
И я (глаза на пол-лица)
Еще гудков пугаясь звонких,
Уже неделю жду отца.
Не помню:
может, телеграмма,
А может, строчка письмеца...
И я, и бабушка, и мама
Уже неделю ждем отца.
С Востока он на дальний фронт проедет.
Туда, где битвы без конца.
В деревне бросив домик на соседей, Мы здесь неделю ждем отца.
С утра до ночи, как по норме,
Гляжу сквозь кружево оград
На танк, иль пушку на платформе.
И - на солдат, и на солдат.
Подходят к горлу комом слезы,
Гася простуды тихий жар.
Проходят рядом паровозы
И облаком пускают пар.
Мне все казалось: белопенный
Лишь пар исчезнет, наконец,
И - предо мною вдруг:
военный!
И тот военный - мой отец!
И тот... Потом...
Все мысли скомкав,
Придумать встречу я не мог.
Лишь так хотел,
чтоб он негромко
Сказал: «Сынок...»
Но клубы пара тут редели.
Потом он вовсе исчезал.
И мы с тобою вновь глядели
На танки, пушки,
мой вокзал.
Перекликались вдалеке
гудки сердито.
И женщины вели путей ремонт...
Я первыми узнал
те буквы алфавита,
Что составляли слово
«ФРОНТ».
Да. Фронт...
Оно везде писалось и звучало.
И сила в нем была видна.
И истинно оно обозначало:
Идет народная война.
Но понимал ли это я? - не знаю.
Ведь в сердце и уме мальца
Все занимала истина сквозная:
Я всю неделю жду отца.
И сколько ожиданье будет длиться
Никто, как понимаю я,
не знал.
В солдатские
я вглядывался лица
И в очертания твои,
вокзал.
Когда со стен твоих спускалась
Закатом медленная ночь,
Мне почему-то вдруг казалось:
Ты можешь чем-то мне помочь.
А коль не мне,
так вон солдату,
Что сапогом
единственным
пыля,
Шагает медленно к закату,
Верней, несет себя на костылях.
И офицеру.
У него пустые,
Ремнём пристегнутые рукава...
Найди! Найди! Ты им слова простые!
А впрочем,
ни к чему они, слова.
Им,
вставшим за свою Отчизну,
Не нужно слов, слова останови.
Ведь не за благодарность
жизни
Кладут за Родину,
а из Любви,
Но помни,
кто б ты ни был,
по земле идущий,
Сегодня,
завтра,
через вечность,
или час
О том,
кто не пришел с тобой
в грядущее
Лишь потому,
что Родину однажды спас...
Я только чуть,
я видимую малость
За ту неделю повидал.
А сколько!
на молчание досталось
Твое тебе, вокзал?!
Тогда казалось; не осталось
Тех мест, куда бы горе класть.
Тогда казалось: на вокзалы
Для слез Россия собралась.
...Отец приехал пред рассветом.
Когда, намаявшись, я спал.
Когда я во сне цветущим летом
К нему бежал, бежал, бежал.
Я крепко спал, подушку скомкав,
И вырваться из сна не мог,
Лишь помню,
как отец негромко
Сказал:
- Сынок...

Солдатские вдовы

I

Солдатские вдовы.
Солдатские вдовы.
Как только услышу я эти слова,
Встает предо мною
светло и сурово
Военное детство
и мама. Вдова.
В тот август, спешащий
родною сторонкой,
Вдруг вмиг изменился
наш маленький дом.
Он вдруг опустел.
В пустоте – похоронка
И мама,
как лебедь с подбитым крылом.
И я ощутил,
как предмет на ладони,
Который как будто
нагрели сперва,
Тяжелое слово,
упавшее в стоне:
«Вдова»...
О, сколько их было
со взором погасшим,
Печальных,
и тихо тоскующих вдов,
От тяжкой работы
безмерно уставших,
Отвыкших от теплых
и ласковых слов?!
Во имя Победы
они отдавали
Здоровье и счастье.
Да кто все сочтет!
А как они ждали!
О, как они ждали!
Как верили в то,
Что Победа придет.
Дождались.
И после
надеждою жили,
Не веря в правдивость
каких-то листков.
Они ведь любили,
и не хоронили
Своих незабвенных,
родных мужиков.
По-прежнему веру
их сердце хранило.
Не эта ли вера
великая
вдов
Была в наших битвах
надежною силой,
А в нашей Победе
одной из основ?..

II

Где-то в дальних краях,
где алеют закаты,
Где слезинками росы
на травах дрожат,
В незабытых могилах
Отчизны солдаты
С незабытых
сражений
за счастье
лежат.
Их оплакали Родина,
мама и дети,
И по ним горевала
людская молва.
И по ним до сих пор
при тревожном рассвете
Незаметной слезою
все плачет вдова...
Сколько ж можно
убитое счастье
тревожить?
Сколько можно о нем говорить,
говорить?
Только нет - не умеет,
Не мыслит, не может
О солдате
солдатка-вдова
позабыть.
Тот разорванный день,
как пришла похоронка,
Лег на сердце
глубоким и вечным рубцом,
Что порою кольнет
так пронзительно-тонко
И морщинкою выйдет
на вдовье лицо.
Ах, солдатские вдовы, -
Солдатские вдовы, -
Непомерная тяжесть
у вас на плечах.
Как хочу я найти
утешения слово,
Чтобы радость сверкнула
в славянских очах.
Ах, солдатские вдовы,
со всем уваженьем
Поклонюсь вам,
как будто
в последнем «прости».
Я не знаю, что легче:
погибнуть в сраженьи,
или вдовью судьбину
сквозь годы нести.
К нам Победа пришла
и светло, и открыто,
Чистотою сияя,
сияя красой.
Да, Победа чиста, -
потому, что омыта
Материнской и вдовьей
Безгрешной
слезой.

Мои гранаты

Не помню - в год какой
войны
(Пожалуй, ни причем тут даты)
В село с морозной стороны
Вошли колонною солдаты.
Был снег белее молока,
Куржак расцвечивал деревья.
И мы, детишки-мелкота
Сибирской горестной деревни,
Повысыпали из тепла
К переметеленной дороге.
Колонна воинов текла
Невиданным равненьем строгим.
На спинах панцирем куржак,
Совсем заиндевели лица...
О, как хотелось нам - о, как! -
С солдатским твердым строем
слиться!
Ни лиц уставших и ни глаз
Тогда мы видеть не умели.
А чем-то восхищали нас
На жесть промерзшие шинели.
Богатыри! Не меньше. Нет!
В глазах мальчишечьих шагали.
«Как в бой пойдут - конец войне»
Лишь так мы их воспринимали.
«Пойдут и выручат отцов,
А всех фашистов уничтожат...»
Старушка сзади нас, мальцов,
Произнесла:
-Храни вас, Боже...
Произнесла, слезу смахнув.
Вздохнула с тягостным мученьем:
-Пойдут, вот, тоже на войну.
Когда пройдут свои ученья...
А в дом к нам парня привели.
Как объяснили: для постоя.
Шинель на нем аж до земли.
Лицо безусое, простое.
Не богатырь совсем он. Нет.
Разочарован я, признаться.
Спросила бабушка:
-Сколь лет,
Тебе, сынок?
Ответил: ...надцать...
А строг! Как этот.., как солдат.
Неторопливый и степенный.
Пожал мне руку. Я и рад:
Чего уж там - пожал военный!
- Сколь лет тебе?
Ответил:
- Шесть.
- Ну, далёко еще до свадьбы...
На приглашение поесть
Смутился очень:
- Мне поспать бы...
Потом, как будто виноват,
Вдруг попросил меня несмело:
- Нашел бы мне полено, брат.
«Гранату» сделать нам велела.
Ты понимаешь, мальчуган,
У нас, солдат, какие марши?
Наш командир не капитан,
Но лейтенант. К тому же - старший.
К тому же лейтенант: ОНА!
Ну, значит, женщина. Понятно?
А уж строга - как сатана.
Хоть поворачивай обратно.
Но, видно, очень уж смела.
Поскольку, значит, с орденами.
И службу знает. Во дела.
Строга. А как иначе с нами?..
Так говорил, а сам строгал,
Ножом выстругивал «гранату».
На взмахе, сделав, подержал
И сонным голосом сказал:
- Ну все, пора и спать солдату...
Так, значит, как уж тут не злись,
Гранат у наших очень мало.
Такая вот большая мысль
Мальцу, мне, в голову запала.
И я засел на целый день
С ножом над выбранным поленом.
Над ним склонившись, словно тень,
Строгал его, прижав коленом.
Сопел, пыхтел, как два коня,
И красный, обливался потом,
И представлял, что у меня
Аж сверхсерьезная работа.
Строгал на лавке, лез к столу,
Звал бабушку по всяким мелочишкам.
И к ночи в стружках на полу
Уснул с гранатой в сбитых кулачишках.
Приснилось мне, как я, малец,
Бегу-спешу по-над снегами.
И вот уж вижу, как отец
Дерется с лютыми врагами.
И нет гранат. И он один.
Но я несу в руке поднятой...
Отец сказал: «Спасибо, сын!» -
И: рраз! Врагов моей гранатой...
И сон долой. И в окнах свет.
И я увидел с огорченьем:
Моей «гранаты» рядом нет.
А бабушка:
-Да на ученьях
Давно с «гранатой» наш солдат.
Велел сказать тебе спасибо.
И что нельзя им без гранат...
И навалилась радость глыбой.
И я на улицу скорей
К дружку Барышникову Лешке.
И не домчавшись до дверей, стучусь,
Стучусь к нему в окошки.
И вот уже мы с ним летим
К болоту ближним переулком
За огородные плетни,
Где бухают винтовки гулко.
Сейчас, сейчас увидим бой,
Увидим моего солдата...
А нам на повороте: «Стой!
Куда так прытко? а? ребята?..»
Стоим – молчим перед бойцом.
«Ну что, сибирячки, молчите? -
Вдруг улыбнулся всем лицом. -
Иль на войну взглянуть хотите?
Уж ладно, лезьте на бугор.
Смотрите. Но вперед ни метра!..»
И вот мы направляем взор,
Прикрыв лицо рукой от ветра.
А там солдаты то бегут,
То, дружно в снег упав, стреляют,
Потом ползут, ползут в снегу
И вдруг «гранаты» вдаль бросают.
И вновь назад - бегом, бегом,
В снегу глубоком увязая.
В конце же чучела штыком,
Почти что падая, пронзают.
Наверно, мыслят: отдохнем
У огородов деревенских.
А с горки - в шубе под ремнем -
Их командир кричит по-женски:
- Кто так ползет - зады торчат!
И вновь минуты не хватает!
Вперед!..
Солдаты: что?.. Молчат.
И, повернувшись, наступают.
Опять вперед. Бегут, бегут
И, дружно в снег упав, стреляют.
Потом ползут, ползут в снегу...
И: «...полминуты не хватает!..»
Не с тех ли пор сквозь жизни звон
Я все несу хранимый свято
Мой уважительный поклон
Труду обычному солдата.
...Что до солдата моего -
Его я больше и не видел.
Вот так вот близко... одного...
И на себя за то в обиде.
Когда он приходил, я спал,
А уходил - еще темнело в хате.
Но тем горжусь, что создавал
Ему я
ежедневно
по «гранате».

Читать далее.
Страницы: 1, 2